Что в чарке нравится ему, что вечно тянется к вину?
Зачем пирует, не пойму, пылавшее так свято сердце?
Мухаммед Физули
Этот рассказ основан на реальных событиях.
Автор
Единственную восемнадцатилетнюю дочь местного аптекаря Идриса звали Эльнарой. Красивая была девчонка: светлолицая, черноглазая, с длинной и пышной косой. Но недаром говорится: «Не родись красивой, а родись счастливой». Влюбилась она в одного парнишку, тоже из местных. В слесаря Акифа. Встречались они тайком. Отец Эльнары был человеком старого покроя и для него семья, обычаи и честь стояли на первом месте. Он не то чтобы позволить, а и представить себе не смог бы, как его дочь до свадьбы бегает на свидания к молодому парню. Однажды маленький городок сотрясла весть: Эльнара сбежала из дома с этим самым слесарем. У нас в городке жизнь течёт спокойно, без особых приключений, не как в больших городах, где и чёрт голову сломит от шума и всяких происшествий. Так что наши сплетницы после бегства Эльнары оказались обеспеченными насчёт тем для разговоров на целых два и даже три месяца. Отца Эльнары хватил удар. Он попал в больницу и вышел оттуда через месяц, а Акиф к тому времени уже успел справить себе скромную свадьбу, не дожидаясь выздоровления тестя. Его осуждали за это, но больше всего местные сплетницы злились на Эльнару:
– Бессовестная девка! – озлобленно судачили они. – Могла бы немного подождать со свадьбой. Уж как ей было невтерпёж, что и отца родного не пожалела, не навестила в больнице и прощения не попросила!
Откуда им было знать, что с того самого дня, как отец Эльнары попал в больницу, девушка плакала днями и ночами, умоляя Акифа позволить ей навестить отца в больнице и повременить со свадьбой. Но на Кавказе, когда девушка покидает отцовский кров и переступает порог мужниного дома, ей приходится жить по иным законам и подчиняться приказам мужа. Тот самый Акиф, который так нежно и страстно ухаживал за ней и умолял не бросать его, не разлучаться с ним, совершенно переменился теперь, когда они уже были вместе. В ответ на мольбы молодой жены он сердито отвечал, что ей не стоит со своим маленьким женским умом вмешиваться в его мужские дела.
Акиф жил в небольшом и скромном домике на окраине городка со своей матерью-вдовой. Отец его умер от пьянства, ещё когда Акиф был пацаном лет десяти. После него остался им этот старый дом и хорошо ухоженный виноградник. Отец был прекрасным виноделом, и вино его славилось на всю округу. Правда, богатства ему это не принесло, а только раздоры в семье и болезнь, в результате унёсшая его с собой в могилу. С самого детства тётя Мина – мать Акифа – со слезами на глазах постоянно рассказывала сыну о вреде спиртных напитков и заставляла мальчика клясться, что он никогда не станет таким, как его отец. Акиф клялся, а мать радовалась и не могла наглядеться на смышлёного сынишку. Чтобы прокормить себя и своего ребёнка, женщине долгие годы пришлось трудиться в различных домах в качестве прислуги и выполнять тяжёлую работу. После смерти мужа она хотела уничтожить виноградник, но потом передумала и продолжила за ним ухаживать. Летом они с сыном собирали спелый виноград и продавали его на базаре. Наконец, сын вырос и стал хозяином дома и кормильцем. Подобная роль ему нравилась. Люди хвалили его и относились к нему с уважением, что заставляло Акифа чувствовать себя кем-то значительным, уникальным и единственным в своём роде. Ему везло и с работой. Починка машин приносила парню не большой, но и неплохой заработок. Он работал помощником мастера Эльбруса. Тот был весёлым малым, любил иногда хорошенько гульнуть. Он был старше всех своих работников, и Акифа сильно тянуло к нему, наверное потому что в глубине души ему не хватало отца. И к тому же мастер всегда выделял его из числа остальных работников, что, несомненно, льстило парню. Один раз он спросил Акифа, делает ли тот вино.
– Нет, – ответил юноша, пожимая плечами.
– Сынок, да ты с ума сошёл! Парень, принимайся за виноделие! – возбуждённо проговорил мастер. – Твой отец делал прекрасное вино. Представь себе, он добавлял в него спирт и продавал за хорошие деньги. У него было полно клиентов.
– Да, и спился до гроба, – мрачно констатировал тут же Акиф. – Это заспиртованное вино его и загнуло.
– А кто тебе говорит, чтобы ты спирт в него добавлял?! Не надо никакого спирта. Это накладно. Да ты его и водой если разбавишь, выпьют – не сморгнут. И вина окажется побольше, и заработок лишний увеличится. Главное – лить осторожно, не переборщить. Да и сюда приносил бы иногда. Мы с пацанами были бы только рады такому угощению. Но чур, наше вино пусть будет без примеси, – и мастер загоготал, крепко хлопнув Акифа по плечу.
Акиф в ответ промямлил что-то несуразное и замолчал. Но в то же лето, и ещё до того, как Эльнара стала его женой, он уже продавал домашнее вино собственной заготовки и даже мастера своего по вечерам угощал. Мать была против такого заработка, но Акиф уже давно привык слушать только самого себя, и лишь отмахивался от её укоров и мольбы.
– Не бойся, мать, я уж не сопьюсь. Я ведь не пью, а только пробую. И пробую по той простой причине, что иногда разбавляю вино водой и проверяю на себе, почувствуют ли это другие. Это же бизнес, деньги. Глядишь, в один прекрасный день твой сын откроет винодельный завод, – говорил он ей хвастливо, а старая женщина всплёскивала от отчаяния руками и восклицала:
– Астагфируллах![1]
Вечерами в автомастерской завязывалось настоящее веселье, чьей непременной и обязательной частью являлось молодое вино и игральные карты. Иногда к Акифу и его приятелям присоединялись, соблазняясь вином и возможностью приятно провести свободное время, даже владельцы автомашин, заезжавших в мастерскую для починки своих «железных лошадей». Однажды в мастерскую приехал аптекарь Идрис. И хотя ещё до полудня было далеко, но Акиф вместе с мастером уже успели «пригубить» пару стаканов вина. Они со смехом называли это «тестированием нового изобретения». Идрис посмотрел на Акифа, укоризненно покачал головой и сказал:
– Ещё немного, сынок, и ты станешь похож на своего покойного отца. Да упокоит Аллах его душу и простит грехи. Он тоже любил побаловаться молодым вином, пока не спился и не умер. Ты молод, ещё не поздно опомниться и бросить пить. Если это бизнес, то не надо превращать его в свою погибель.
Охмелевший Акиф ответил ему грубо. Посоветовал не упоминать имя его отца и не вмешиваться в чужие дела. Идрис махнул рукой и, сердито отказавшись от услуг слесарей, уехал. Когда Акиф пришёл в себя, было уже поздно что-то менять, просить прощения у отца любимой девушки. Идрис, несмотря на жёсткий нрав, почти никогда не ошибался, оценивая того или иного человека. И если он про кого-то говорил, что он «конченый человек», то становилось ясно, что так и есть, и будет, и не изменится в лучшую сторону. Приехав домой на обед, аптекарь Идрис сказал жене:
– Сегодня я был в автомастерской. Оказывается, там работает сын покойного Джавада. Помнишь, этот Джавад изрядным пьяницей был? Так вот, сынок тоже пошёл по стопам отца. Большими шагами идёт, и грубиян к тому же. Сочувствую его бедной матери, не повезло ей ни с мужем, ни с сыном.
Нечаянно подслушав разговор отца с матерью, Эльнара очень огорчилась. И ночью, после того как её родители уснули, девушка, как обычно, вылезла из окна своей спальни в сад, где её уже дожидался Акиф. Но на этот раз она шла к нему на свидание, намереваясь положить конец их отношениям. Шла со слезами на глазах и с болью в нежном девичьем сердце. Наверное, именно эта нежность и помешала ей выполнить своё намерение. В считанные минуты Акифу удалось уговорить девушку не делать этого. Юноша заставил её поверить в сказку, что на самом деле он и не пьёт вовсе, просто её отец перепутал его с кем-то другим. Свои слова он подкрепил жадными, страстными поцелуями и объятиями, из которых Эльнара смогла найти в себе силы выскользнуть лишь на рассвете. Никто не сможет обмануть человека, если он сам не хочет этого в своём подсознании, не желая терять и боясь остаться без любимой игрушки, иными словами говоря, любовных чувств, милого сердцу избранника, без которого, увы, скучно жить и бессмысленно. Так считают многие слабые люди, и их число бесконечно.
После того как Эльнара вышла замуж за Акифа, семейная жизнь у них началась и пошла не так, как у других людей. Первые дни их совместного проживания были омрачены слезами и печалью. Болезнь отца потрясла Эльнару до основания души, и она готова была пожертвовать своей жизнью, лишь бы повернуть вспять время и исправить сделанный ею опрометчивый шаг. Когда отец Эльнары вернулся домой из больницы, девушка всё-таки смогла втайне от мужа отправиться в родительский дом проведать больного. Но едва она появилась на пороге отчего дома, как лежавший на диване и страшно исхудавший отец задрожал от злости при виде неё и тихим, приглушённым голосом, в котором сквозило откровенное презрение и даже ненависть, велел ей убираться прочь, бросив ей вслед такие слова:
– Я никогда тебя не прощу, неблагодарная тварь! Проклинаю тот день, когда ты появилась на свет! Убирайся вон из моего дома! Не погань его своим дыханием.
Мать девушки отчитала её не менее жестоко, она тоже сердилась на дочь, разбившую многие её материнские мечты.
– Людям стыдно в глаза смотреть! Моя единственная дочь выскочила замуж за какого-то проходимца, сына пьяницы и уборщицы! Как безродная, гулящая девка!
Эльнара не помнила, как она выбежала из дома родителей. Когда она вернулась в дом мужа, свекровь взглянула на неё, помолчала, а потом сказала:
– Прошлого не исправишь, дочка. Ты потерпи, подожди, и Аллах тебя вознаградит. Гнев твоих родителей пройдёт, и они обязательно простят тебя.
Эльнара бросилась ей на шею, и женщины крепко обнялись. С тех пор между ними возникла невидимая, но прочная близость. Они вместе готовили, стирали, работали в саду, и делали ещё тысячу дел без всяких споров и недопонимания. Акиф лишь недоверчиво хмыкал, видя, с какой теплотой относятся к друг другу свекровь и невестка. Он требовал от жены к себе такой же любви и привязанности, но вёл себя с ней грубо, властно и буквально окружил её многочисленными запретами. Она не имела права даже выходить на улицу или захаживать в гости к соседкам без его ведома, использовать макияж. О походах в родительский дом даже не шло и речи. На её обиды он не обращал внимания, считая это пустой женской дурью, а по ночам, когда желал с ней близости, то грубо удовлетворял свою похоть со словами:
– Ты моя, и обязана мне подчиняться. Потому что я твой муж и кормилец.
Говоря это, он чувствовал себя правым. Он считал, что настоящий мужчина должен быть жёстким, немногословным, внушающим домочадцам страх и уважение одним своим видом. Эльнара была по натуре тихой, спокойной и доброй девушкой. Поведение Акифа глубоко ранило её, но она старалась изменить их отношения в лучшую сторону. Иногда ей это удавалось, но лишь на время. Чем больше зарабатывал Акиф, тем сильнее портился его характер и проявлялись дурные черты, которые, по-видимому, всегда в нём присутствовали. Они дремали в его душе, как дремлет до поры до времени спящий вулкан. И проснулись, стоило его жизни измениться в лучшую сторону. Увы, на свете немало людей, которых деньги, даже небольшая их толика, превращают из вполне нормального человека в деспота и самодура. Окончательно почувствовав себя хозяином и кормильцем, Акиф посчитал, что родные должны его слушаться и подчиняться всем его приказам. Что послужило предпосылкой к подобным неприятным переменам в нём? Может быть, пробелы в его воспитании, а может, и отцовские черты характера, плохие гены. Одним словом, от прежнего улыбчивого, общительного и приветливого Акифа не осталось и следа.
Несколько раз юноша пытался помириться со своим тестем, подсылая к нему уважаемых, почтенных людей, но всё оставалось по-прежнему. Отец Эльнары и слушать не хотел о примирении.
– Он не мужчина. Если бы он был настоящим мужчиной, то не стал бы красть то, что не принадлежало ему. Пусть Аллах будет ему судьёй, – говорил он и без всякого сожаления выпроваживал непрошенных гостей.
Упрямство и высокомерие отца его жены бесило Акифа. Он уже не скрывал от Эльнары, что желал породниться с аптекарем Идрисом не только ради прелестей его дочери, но и ради хорошего приданого, которое дал бы единственной дочурке любвеобильный папаша.
Летели месяцы, пошёл уже второй год, как они поженились, а Эльнара всё не беременела.
– Ты бесплодна, – презрительно цедил ей Акиф сквозь зубы и больно ударял жену по голове.
К тому времени она уже привыкла к частым побоям со стороны мужа и завела нехорошую привычку постоянно моргать и испуганно вскидывать руки над головой, когда он находился рядом. Это смешило Акифа. Но ещё больше его радовал успешный винный бизнес. Он приносил ему хорошие деньги, и юноша намеревался уже в ближайшие месяцы открыть небольшую винодельческую фирму. Поднакопив денег, Акиф мечтал также завести и собственную автомастерскую. Этими радужными планами он обожал делиться с друзьями во время ночных пиршеств, частенько закатываемых им. Теперь там считалось обычным явлением по вечерам засиживаться допоздна за картёжной игрой и распитием бесплатного вина, щедрой рукой приносимого Акифом.
– И много ты зарабатываешь на продаже вина? – с удовольствием осушив стакан вина, спросил Акифа один из постоянных клиентов их автомастерской.
Они сидели кругом – человек шесть-семь из числа работников мастерской, а также два клиента, и играли в карты. Машина одного из клиентов, некоего Фархада, была уже починена, но он предложил мастеру Эльбрусу, с которым был давно знаком, сыграть разок-другой в карты, и тот согласился.
– Неплохо, – скромно отозвался Акиф. – Мне даже удалось собрать денег на дальнейшее развитие этого дела. Так что, ещё немного, и вы будете пить моё вино уже в красивых бутылках, с роскошной этикеткой.
– Иншалла, иншалла,[2] – дружно отозвались собеседники.
– Сдавай карты, винодел, – насмешливо прищурился Фархад.
Игра разгорелась с новой силой. Акиф то и дело выигрывал, но через некоторое время фортуна отвернулась от него, и он стал проигрывать партию за партией. Играли на деньги. Ставки были небольшие, но, распалённые вином, азартом и жаждой выигрыша, мужчины принялись удваивать, а затем и утраивать сделанные ставки.
Первым вышел из игры мастер Эльбрус. Он уже достаточно проигрался. Почесав свой толстый, рыхлый живот, мужчина бросил недовольный взгляд на Фархада и сказал, обращаясь к Акифу:
– Давай, сынок, домой иди. Достаточно уже. Молодая жена дома скучает без тебя. Да и моя старуха спать не ложится, пока я не вернусь. Глядишь, не вытерпит, и сюда заявится. Тьфу-тьфу, не дай бог!
– Ты иди, дядя Эльбрус, а я сам потом закрою все двери. Я отыграться хочу!
– Акиф, завтра отыграешься. Хорошего понемножку. Утро вечера, как говорится, мудренее. Пойдём, я провожу тебя.
– Да ладно тебе, Эльбрус, оставь ты мальчишку в покое. Сами разберёмся, – вмешался в разговор Фархад, и ловким движением наполнил доверху стакан Акифа. – Не маленький он, сам домой найдёт дорогу. Так ведь, мой друг Акиф?
Юноша кивнул.
– Но чур, не жалуйся мне потом на проигрыш. Сам виноват, а я пошёл, – ответил обиженно Эльбрус и, пошатываясь, исчез за дверью.
В мастерской остались лишь Акиф, Фархад и приятель Фархада, который за всё время игры почти не пил, но играл с особой страстью и азартом – вскрикивая от радости при своём выигрыше и самозабвенно ругаясь трёхэтажным матом при каждом проигрыше, чем весьма смешил своих картёжных приятелей.
Фархад пил вино, но нисколько не выглядел пьяным, в отличие от Акифа, не только пьяного, но и разозлённого проигрышем. Во время игры Фархад беспрестанно разговаривал, то и дело хвалил Акифа за его ум, за чудесное вино, подбадривал после проигрыша и ловко подстрекал на новую игру. Акифу он казался задушевным, добрым, обаятельным и весёлым человеком.
– Как жаль, что мы до сих пор были не так хорошо знакомы, – сказал он, чокая свой стакан со стаканом Фархада.
– Зато теперь мы с тобой закадычные друзья! – смеялся Фархад.
Тянулись часы. Скоро Акиф проиграл всё, что имел, всё, что было им заработано в поте лице за долгие годы. Он не поленился отправиться домой, куда его заботливо отвёз на своей машине Фархад, и вытащил из потайного места свои сбережения, приготовленные для открытия будущей фирмы. Но и на этом он не остановился. Они вернулись обратно в мастерскую и продолжили игру до самого утра. Когда взошло солнце, Акиф оказался уже без кола и двора, и даже без виноградника. Но он всё равно хотел отыграться. Ну а как же иначе? Дом и виноградник, и главное, деньги необходимо было вернуть, выиграть. И он сыграл ещё раз. Куш он произвёл на этот раз не деньгами, их у него уже не было, а единственным сокровищем, чем ещё владел – своей юной женой. И проиграл. Фархад со смехом водрузил ему на плечи злополучные карточные «погоны» – шестёрки.
Но последний проигрыш опять-таки звал Акифа в бой. Его голова гудела, губы и душа жаждали чистой, холодной и живительной воды, но, кроме пустых бутылок из-под вина, он не нашёл чем освежиться.
– Сыграем ещё раз. В долг. Прошу тебя, Фархад! – хриплым голосом канючил он, облизывая сухим языком потрескавшиеся губы.
– Нам уже пора, дружок, а ты иди домой и хорошенько выспись. Сегодня вечером я заеду к тебе, и мы поговорим о твоём долге. Ты ведь остался мне должен. Ты меня понял? – Фархад подтащил Акифа к себе за воротник и заставил его поднять голову и посмотреть ему в глаза. – Спроси Эльбруса, кто я и чем занимаюсь. Он тебе всё разъяснит. Это я на тот случай говорю, если тебе захочется кому-то пожаловаться, в полицию пойти, к примеру.
Приятель Фархада громко фыркнул и несильно хлопнув Акифа по плечу, с иронией в голосе произнёс:
– До встречи, дружок!
Смеясь и о чём-то оживлённо переговариваясь, Фархад с его другом бодро уселись в машину и уехали. Словно это не они кутили всю ночь. Акиф тупо посмотрел им вслед и пошёл домой. Не успел он прийти домой, как мать обрушилась на него с упрёками и вопросами, тогда как ему сейчас хотелось лишь одного – уснуть и больше не проснуться. Эльнара стояла возле свекрови с бледным, угрюмым и усталым лицом. Тёмные круги под глазами говорили о том, что она провела бессонную ночь. Но Акифу было всё равно. Он хотел выпить воды. И лечь спать. Завидев на столе графин с водой, Акиф жадно отпил из него. Голова продолжала трещать.
– Не стыдно тебе? Что о нас подумают люди?! – продолжала громко и упрямо трещать мать. – Меня, свою старую мать, не жалеешь, то хотя бы жену пожалей. Она-то в чём виновата?! Ради тебя против семьи пошла, а ты её не ценишь, не уважаешь. Пьянствуешь. Глаза бы мои тебя не видели!
– Э-э, мать, что ты ко мне пристала! Не видишь, я умираю от жажды! Даже попить нормально не дали. А Эльнара сама виновата, и меня упрекать не надо, – со злостью процедил сквозь зубы Акиф. – Была бы нормальной, умной девкой, не сбежала бы со мной, а сватов дождалась, как положено. Пусть теперь терпит, а не нравится – скатертью дорога! Горевать не будем.
Он завалился на кровать и в ту же секунду уснул. Крики матери благополучно растаяли в тёмной мгле без сновидений и звуков. Проснулся Акиф ближе к вечеру. Боли в голове почти не было, только слабость во всём теле. Почёсывая себе поясницу и размышляя о бренности бытия, Акиф поплёлся на кухню. Есть хотелось ужасно.
Мать сидела, чистила картошку. При виде сына она только сильнее сжала свои тонкие губы. Это означало, что на кухне возобладал закон самообслуживания, а Акифу подобная перспектива не улыбалась.
– Эльнара! Чай! И что-нибудь поесть! И баню разогрей, купаться буду. Не жена, а уродство какое-то, – пробурчал он, бросая косой взгляд на мать. Она упрямо молчала.
Поев, искупавшись, переодевшись, Акиф полностью ожил и решил отправиться в автомастерскую. О своём проигрыше он старался не думать, успокаивая себя мыслью, что всё образуется, забудется. Ведь Фархад должен быть доволен тем, что заработал на «халяву» огромную сумму денег. Ты, Акиф, способный парень. Шайтан попутал тебя, но ничего. Заработаешь ещё, подумаешь, проблема! А пить ты больше не будешь, и играть в карты тоже. Точка. Жирная точка.
С этими оптимистичными мыслями Акиф вошёл в мастерскую. Мастер Эльбрус вместе с одним молодым работником колдовал над чьими-то потрёпанными «Жигулями».
– Как дела, дядя Эльбрус? Как себя чувствуешь после вчерашнего? – задорно воскликнул Акиф, состроив весёлое, беспечное лицо.
Эльбрус бросил на него хмурый взгляд и приказал помощнику покинуть помещение.
– Садись, разговор есть! – коротко бросил он в сторону Акифа.
Тот деланно усмехнулся, но послушно сел на старую табуретку.
«Наверное, ругать будет!» – пронеслось у него в голове.
Эльбрус остался стоять.
– Говорят, – сказал он, – будто ты Фархаду проиграл в карты не только деньги, но и дом, и даже жену. Это правда?
Акиф смачно выругался.
– Я ему отдал все свои сбережения. Больше я ему ничего не должен.
Эльбрус хмыкнул и вдруг размахнулся и резко ударил Акифа по лицу.
– Ах ты сволочь, ах, дурак! Да ты понятия не имеешь, с кем ты связался! А я тебе говорил, а я ещё предлагал домой пойти подобру-поздорову! Этот Фархад – настоящий рэкетир! Он таких, как ты, ломает на дрова и топит камин у себя на даче!
Акиф вскочил на ноги и, вытирая рукавом брызнувшую из носа кровь, крикнул:
– Да пошли вы все! Не боюсь! Никого не боюсь!
– О, Акиф?! Я рад тебя видеть. Ты принёс мне мой долг? – с широкой улыбкой на лице воскликнул Фархад, появившись на пороге мастерской. – А я как раз к тебе домой собирался.
Акиф усмехнулся было, но улыбка сбежала с его лица, когда вслед за Фархадом в мастерскую ввалились двое высоченных здоровых молодцов. Двери мастерской приотворились. Из них, воровато оглядываясь, выскочил Эльбрус и побежал прочь. Его подручный испарился уже в тот момент, когда завидел громил, выходивших из машин, на которых они приехали. Поздним вечером Акиф возвратился домой. Он был в ужасном состоянии. Его всего трясло, а под глазами красовались синяки.
Ввалившись в дом, он тотчас позвал мать. Когда она пришла, он запер за ней дверь и о чём-то долго с ней говорил, спорил. Эльнара пыталась подслушать их, но не смогла. Их голоса доносились урывками, и мать Акифа то и дело плакала, стонала и проклинала свою долю. Эльнаре в тот день так и не удалось понять, что произошло. Свекровь и Акиф словно воды в рот набрали. Прошло три дня. И муж, и его мать продолжали хранить глухое молчание, и на все вопросы Эльнары отвечали уклончиво. В течение этих дней Акифа почти и не было дома. Он поднимался ни свет ни заря и возвращался домой поздно ночью. Вплоть до его прихода тётя Мина не находила себе места, молилась и часами бесцельно стояла у окна. И каждый раз, не успевал её сын появиться на пороге дома, задавала ему один и тот же вопрос:
– Ну как, нашел?
Он же в ответ подавленно опускал голову. Наконец, Эльнара не выдержала:
– Я хочу знать, что происходит в этом доме. Я же член этой семьи. Или вы меня считаете настолько чужой, что не хотите делиться со мной своими секретами?!
– Я отвечу тебе, милая, – послышался вдруг голос Акифа.
Эльнара изумлённо повернулась в сторону мужа. Милая? С чего вдруг такая ласковость? Она пошла вслед за ним в их спальню. Муж почему-то не захотел говорить при матери. Но то, что услышала затем Эльнара, оказалось настолько страшным и неприятным, что она рада была бы провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этого больше. Нет, её не испугало признание мужа в том, что его силой заставили переписать дом и виноградник на другого человека, не испугало даже то, что он проиграл все деньги, все свои сбережения. Но проиграть её, собственную жену? Это же чудовищно! Это уму непостижимо! И самая ужасная картина, которая могла только предстать её глазам – муж стоял на коленях перед ней и бубнил, роняя слёзы на пол:
– Они меня убьют. У них большие связи. Они могут убить любого. По заказу. Я пытался все исправить… но банк не дал мне кредита… сказали, что только через месяц и что нужен залог, а у меня нет уже ни дома, ни виноградника. Эльнара, только на одну ночь… всего на одну ночь… и… и… они отстанут… он обещал…
– Иди сейчас же в полицию! – крикнула в ответ Эльнара, с омерзением отстраняясь от него. – Как ты можешь это говорить мне! Тебе не стыдно?!
– Не могу… милая… любимая… они убьют меня… мать… всех нас убьют. Я хочу жить! Сегодня утром я решил, что больше никогда не буду разбавлять вино водой. Это бог меня наказал. За харам. Вино должно быть чистым, без всякой примеси. А я жульничал. Но теперь всё будет по-другому! Я изменился, я всё исправлю! И больше капли вина в рот не возьму! Только воду буду пить. Веришь?! Клянусь тобой, мой нежный цветок, моя Эльнара! Эльнара, ты не бойся, я тебя никогда не брошу. Я молиться на тебя буду, слышишь?! – расширив безумные глаза, шептал Акиф, пытаясь схватить жену за руку, но та увернулась и подбежала к двери.
– Ты подмешивал в вино воду и обманывал людей, а расплачиваться за твои грехи должна я?! Что за чушь мелешь, бесчестный ты человек?! Я сию минуту все расскажу твоей матери! Пусть знает, кого породила на этот свет! Мерзавца, не имеющего ни чести, ни достоинства!
Девушке не пришлось долго искать свекровь. Та сидела в гостиной, сосредоточенно уткнувшись взглядом в телевизор. Эльнара встала перед ней, гневно сжимая кулачки.
– Знаете, тётя, чего от меня сейчас потребовал ваш сын?! Акиф хочет, чтобы я переспала с человеком, которому он проиграл меня в карты!
– Замолчи! Не кричи так, соседи услышат! – вскочив на ноги, ответила недовольно свекровь. – Разве ты не знаешь, глупая, что мужу нельзя перечить? Что он говорит, то и делай. Это же твой муж! Или ты хочешь его смерти? Так прямо и скажи!
Эльнара опешила. А через мгновение ей всё стало ясно. Тётя Мина пойдёт на любое преступление, лишь бы её сын остался цел и невредим. А на всё остальное ей просто наплевать.
– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Я ненавижу вас! Мне противен один ваш вид! – задыхаясь от слёз, от безысходной тоски, от безвыходности, закричала она.
Хлёсткая пощёчина прервала нервный словесный поток девушки. Она упала. Акиф с перекошенным лицом склонился над ней и, пнув её, зашипел:
– Ты что, совсем с ума сошла? Как ты смеешь орать на мою мать? Слушай, ты! Завтра вечером они придут за тобой. И ты пойдёшь с ними, как миленькая. А утром вернёшься домой. И всё будет хорошо. Никто ни о чём не узнает. Твой муж говорит тебе это. Я беру на себя всю ответственность и клянусь тебе жизнью своей дорогой матери, что никогда тебя не брошу, ни словом не попрекну и буду относиться к тебе с уважением и любовью.
Скорчившаяся на полу жена зло рассмеялась ему прямо в лицо.
– С любовью и уважением, говоришь?! О каком уважении может идти речь, если ты уже оскорбляешь и бьешь меня?!
– Эльнара, дочка, перестань. Акифу и так тяжело. Сын, уйди с глаз долой. Разве таким способом нужно было говорить с ней и объяснять? – вмешалась тётя Мина в их «семейный» разговор.
Она подбежала и хотела помочь Эльнаре подняться, но та оттолкнула её.
– Я сейчас же уйду из этого дома. Я возвращаюсь к родителям! – твёрдым тоном проговорила девушка. – Ни минуты больше моей ноги не будет в этом проклятом доме!
– Иди, иди к отцу, – насмешливо сказал ей Акиф и даже присвистнул. – Твой папаша меня и за порог не пустил. А я пытался объяснить этому скряге, что дочурке его туго придётся, если он денег не даст. Но он меня прогнал!
– И правильно сделал! – звонко воскликнула Эльнара. – Ты натворил делов, а не я! Тебе и расхлёбывать! А я пойду к отцу, и он меня простит! Чтоб вам в аду гореть! Боже, какой же я дурой была! Дурой! Я любила тебя! Любила, Акиф!
Акиф ничего не ответил. Он презрительно сплюнул ей под ноги.
Эльнара повернулась и ушла. Акиф оказался прав. Отец не пустил её домой. Слёзы дочери, её оправдания и мольбы его не разжалобили.
– Вам с Акифом нужны деньги, бесстыжие вы твари?! – остервенело кричал он в лицо дочери. – И не знаете, какую сказку придумать, чтобы я сжалился и поверил, попался на вашу удочку, как последний дурак?! Повторяю, ты мне больше не дочь! Нет у меня детей! Моя дочь умерла для меня в тот день, когда опозорила себя и свою семью мерзким проступком. И нет ей прощения, пока смерть не разлучит нас! Нет, и не будет! – это было последнее, что услышала Эльнара прежде, чем он захлопнул перед ней дверь своего дома.
Девушка тупо брела по дороге, не видя и ничего не слыша вокруг себя. Она не знала, что ей делать. Не знала! У кого просить помощи? Пойти в полицию? А потом что? Поймают Акифа, посадят в тюрьму. А потом? Что будет с ней? Отец не простит и не примет её, и ни один из родственников не возьмёт её к себе, не станет вмешиваться. Свекровь – тем более. Куда она тогда пойдёт? Чья-то рука легла ей на плечо. Девушка вздрогнула и обернулась. Позади нее стояла тётя Мина.
– Пойдём домой, дочка, поговорим, – ласково прошептала она. – Может, найдётся выход. Акиф потерял голову, вот и бесится. Ты только успокойся. Пойдём со мной. Пойдём, дочка.
Ноги Эльнары затряслись, и она чуть не упала, но тётя Мина её поддержала. Обняв девушку за плечи, она отвела ее домой… Что произошло потом? Потом по всему городку разнеслась удивительная и печальная весть. Вылив на себя целую канистру бензина, Эльнара подожгла себя. Когда она это сделала, в доме никого, кроме тёти Мины не было. Канистру девушка взяла и отнесла в свою комнату на глазах у свекрови, и целый час сидела там в полном одиночестве, со спичками в руках. Тётя Мина ни разу не зашла к ней. Почему? История об этом умалчивает. И никто так же не узнал, что Эльнара хотела всего лишь отпугнуть тех, кто должен был прийти за ней под покровом ночи, тех, кому Акиф её безжалостно продал как ненужную ему вещь. В своём воспалённом от страха и безысходности воображении Эльнара думала, что, увидев её с зажжённой спичкой в руках, «кредиторы» мужа побоятся тронуть её и уйдут восвояси. Она сидела в темноте и, дрожа от страха, ждала появления своих «гостей», чутко прислушиваясь к малейшему звуку, доносившемуся до неё с улицы. Когда перед воротами их дома послышался звук притормозившей машины, хлопанье дверей и чьи-то торопливые шаги, в голове девушки всё помутилось. Непослушными, дрожащими пальцами она с трудом чиркнула спичку об коробку. Ярко вспыхнувшая спичка предательски выскользнула и упала ей на одежду. А в следующее мгновение Эльнару поглотила боль.
Увидев свою горящую заживо в огне невестку, тётя Мина испугалась и бросилась вон из дома, принялась звать на помощь соседей. Пока они прибежали, пока потушили горящее тело одеялом, прошло достаточное время, и огонь сделал своё дело. Девушку отвезли в больницу, и врачи пытались спасти ей жизнь, но всё было уже бесполезно. Ожоги оказались слишком глубокими и тяжёлыми. Эльнара прожила в полном сознании ещё два дня. Жизнь продолжала теплиться в ней, несмотря на ужасные и смертельные раны. Только лицо Эльнары осталось невредимым и хорошеньким, как и прежде. Когда девушку спросили о причине её поступка, она ответила:
– Я хотела иметь ребёнка, и очень страдала, потому что не беременела. Минутная слабость заставила меня сделать это с собой. Но я выздоровлю, я буду жить, не так ли? – шептала она, с надеждой вглядываясь в отца и мать, и в лица других людей, окружавших её со всех сторон.
Отец и мать согласно кивали головами и лгали ей, скрывая слёзы, что всё будет хорошо. Она скоро выздоровеет и вернётся домой. И больше они никогда уже не расстанутся. Через два дня состояние девушки совсем ухудшилось. Акифа не впускали в палату. Эльнара не хотела видеть ни его, ни свекровь. Но они продолжали часами, днями и ночами бродить мутными тенями по больничному коридору, исчезая лишь на короткое время. Из палаты, где умирала Эльнара, вышел участковый. Завидев Акифа, он подошёл к нему и, не скрывая ненависти, сказал:
– Живи, подлец, делай вино, пьянствуй. Кайфуй, одним словом. Она дала показания, и мы закрываем дело. На этот раз ты увернулся от тюрьмы. Мне очень жаль, что я не могу дать тебе по морде и бросить в камеру, полную таких же подлецов, как ты. Мне очень жаль!
Акиф побледнел как полотно и молчал. Молчала и тётя Мина, превратившаяся за считанные часы в древнюю старуху с впавшими, как у мёртвой, глазницами.
– Эй ты! – услышали сын и мать, и одновременно обернувшись, они увидели Идриса и его жену. Приникнув к его плечу, женщина безутешно плакала.
– Она зовёт тебя, – произнёс Идрис, глядя не на Акифа, а куда-то в сторону, и страдальческая гримаса исказила его лицо.
Он хотел ещё что-то сказать, но, сделав над собой усилие, промолчал, повернулся спиной к застывшему, как изваяние, Акифу и нетвёрдой походкой зашагал по коридору, удаляясь от палаты всё дальше и дальше. Его жена, прижав ладони ко рту, чтобы её рыдания не услышала дочь, плелась вслед за ним. Акиф и мать переглянулись. Тётя Мина потупила голову, а юноша, кое-как собравшись с духом, вошёл в палату Эльнары. В этой комнате витал непонятный, сладковатый и тяжёлый запах. Он исходил от Эльнары, точнее, от её почти целиком сгоревшего тела. Акиф встретился с ней глазами, и заранее приготовленные на этот случай слова комком застряли у него в горле. И тут он почувствовал, как по его щекам потекли горячие слёзы. Все прожитые с Эльнарой последние годы промелькнули вдруг перед его глазами яркими, кричащими картинами, словно он уже умер и стоял перед самим Всевышним, собираясь отвечать за всё, что он сделал в своей жизни. И в каждом кадре, в каждом движении он увидел боль, причинённую им невинному существу, увидел страдания Эльнары, её слезы и мольбы и своё собственное бездушие и чёрствость по отношению к любимому человеку. И лишь в этот миг Акиф с ужасом осознал, что он убийца, что это он убил Эльнару. До этого мгновения юноша всё время искал и находил себе отговорки, но спасительная ложь исчезла в наполненных мукой глазах умирающей девушки. И когда Акиф осознал это, то упал на колени перед постелью умирающей жены.
– Эльнара… Эльнара, – исступлённо повторял он сквозь рыдания, и целовал край простыни, которой была накрыта девушка.
– Я ухожу, Акиф, – прошептала еле слышно Эльнара. – Я тебя любила, а ты меня предал. Я не хочу быть похожей на тебя. Живи, Акиф, живи. И пусть твоя свобода будет тебе тюрьмой, – девушку прервал кашель, который причинил ей невероятную, страшную боль. – Душа горит… воды… умоляю… воды…
Акиф бросился к графину, что стоял на окне её палаты и, налив полный стакан воды, поднёс его ко рту умирающей жены. Но Эльнара была уже мертва…
Спустя месяц после гибели жены, Акиф исчез из городка вместе со своей матерью, и больше о нём никто не слышал. Его дом так и остался пустовать, а виноградник оброс бурьяном и погиб.